Я не волк и не собака, я изгой. Но родился в волчьем логове. С раннего детства, когда другие щенки весело барахтались друг с другом, я бродил один. Стая не принимала меня, да и я в неё особо не стремился. Суки любили меня, но как-то тайно, и стоило кому-то про это узнать, начинали отгонять меня и только по тоске, что читалась в их  глазах, можно было понять, что они на самом деле чувствуют. И я не держал на них обиду, ещё не известно кому в тот момент было больнее. Так уж сложилось, что ни разу в жизни я не дрался с другими кобелями из-за внимания самки, хотя драться, в общем, мне приходилось немало. Девочки сами уходили с другими, от этого те чувствовали своё превосходство «вот ты крут, а что толку…», но никогда не позволяли скалиться в мою сторону. Правда, частенько потом, девочки искали со мной встреч, «случайно» сталкиваясь «ну ты прости, но ВСЕ…», - «Да ладно, всё нормально, я понимаю» - и уходил.

            Я немного  прожил и с людьми, но их псы также не принимали меня, везде была «своя стая». Ну а сбивать свою ватагу я тоже не пожелал. Ненавижу подчинённость ни свою, ни чужую. Так я и жил – то уходил в город, то возвращался в леса. Это не зависело ни от времени года, ни от обилия добычи, ни от течки самок. Я просто шёл туда, куда меня тянуло внутренняя потребность.

            Летняя ночь давно вступила в свои права. Недавно прогрохотала гроза, смыв с города дневную жару и наполнив ночь запахом свежести и жизни. Я уходи из города, просто уходить, когда тебя ничего не держит. Я бежал легкой рысцой, мокрая дорога приятно холодила лапы. Стёршиеся об асфальт когти не стучали по дороге. Ночные коты не обращали на меня внимания, они наверно чувствовали наше внутреннее сродство. Они тоже независимые и живут в городе оттого, что им так удобно. Как я однажды услышал из разговора людей «вооружённый до зубов нейтралитет, вы не трогаете меня, а я вас», наверное, это лучше всего подходило к моим отношением с кошачьими, и не важно где те жили в городе или на воле. Как это не странно кошки мне нравились гораздо больше, чем «братья по крови». Псы старались отбрехаться при моём появлении, если конечно чувствовали свою безопасность, скрываясь за забором или в стае. Волки щетинили загривки, и тихо рыча, провожали взглядом. Только однажды, встретив огромного пса, я почувствовал гордость за то, что я всё же принадлежу к псовым.  Это был матёрый кабель неизвестной мне породы. Он охотился на жирных крыс и, судя по запаховым меткам, это была только его территория. Я был болен и слаб, не скажу что «еле передвигал ноги», но всё равно я был явно не в форме для боя, после двух недель проведённых у ловцов бездомных собак. Там мне щедро отсыпали, но не еду, а удары палкой.

            Увидев его, я остановился, здесь было много сытной еды, но была и опасность, повздорив с «хозяином» навсегда остаться у мусорных баков. Я не мог уйти, но и не мог оставаться, не говоря уж об «отвоёвывании территории». В нашем мире делиться не принято, любая стая, поохотившись в месте, начинает порой смертельную грызню за добычу. Закон не позволял ему уступать «вотчину» без боя, а мне голод не позволял уйти. Там мы стояли и смотрели друг на друга, не щетинясь, но и не проявляя дружелюбия. И он нашел единственный выход из этой ситуации. Он разлёгся и «уснул». «Воровать не запрещается – запрещается попадаться», и я начал браконьерство, а он «спал». Лишь поймав и проглотив несколько жирных крыс, я стал отступать, и уже почти на «границе охотничьих угодий» он «проснулся», глянул на меня и рыкнул мне в след. Где ты сейчас старый бродяга, да и жив ли ты? Кто знает.

            Я бежал по городу, и в голове проносились воспоминания, мимо промелькнул детский садик, так люди почему-то называют отгороженные площадки для своего молодняка. Я любил это место, наверное, за искренность маленьких людишек. Сколько раз  я слышал «мама Ав-ав», в нём не было страха взрослых, это был интерес и узнавание, мне они казались такими же щенками или котятами и прочей мелкотой с её глупостью и наивностью.

             Я покинул центр и бежал по окраинам. Здесь уже не горели ряды фонарей, лишь кое-где раскачивалась на ветру одинокая тусклая лампа. Здесь иногда ночную тишину разрывал крик пьяного, горланившего песенку, частенько раздавался мат, да и воздух сменился на режущие ноздри липкие запахи гниения и грязи.  Я старался поскорее покинуть это неприятное место, моя скорость нарастала. За очередным поворотом, мой слух уловил подвывание и поскуливание щенка. Я резко остановился. Пол единственным на всю округу слепым фонарём, на опрокинутой бетонной урне сидела молодая девчонка. Её плечи вздрагивали, она нервно курила. Её распахнутая сумка была похожа на выросшую жабу, жадно распахнувшую пасть. «Ну, мне то что, воет и воет, это проблемы людей, вот пусть сами и разбираются». Но я по-прежнему стоял в тени и не сводил с неё глаз.

            Вопя песни и терзая раздолбанную гитару, к нам приближались пьяная компания, из далека доходил запах потных тел, пивного перегара, вонючего табака. Они явно не минуют нас. Гитара смолкла, раздался быстрый неразборчивый разговор и пьяный гогот. Компания ускорила шаги – «ну и какой козёл забыл для нас эту дивную козочку? Девушка может вас проводить? Например, до ближайших кустов? А то могу и до моего роскошного дивана, я люблю девочек любить с комфортом» - парень явно старался «фильтровать базар», а его приятели нагло и ехидно ржали. Трое девчонок из этой толпы ржали также, если не громче. Их запах почти не отличался от запаха их ухажёров, может только смешивался с приторным запахом парфюмерии, делая их еще более противными, чем парни. Я не выдержал и сделал несколько неторопливых шагов в их сторону. Я не рычал и не скалился, не припадал к земле и не щетинил загривок, всего несколько шагов вытолкнули меня из темноты и вынесли на свет. Смех стих. я остановился, не сводя глаз с говорливого «Донжуана», вновь несколько ленивых шагов и остановка. Постепенно я «отрезал» их от девушки. Компания медленно начала пятится, тихо, но на каждый мой шаг, они делали два-три, всё быстрее уходи из круга света. И только отойдя на значительное расстояние, из толпы раздался одинокий голос: «ну совсем охренели, по улицам пройти нормальному человеку нельзя, да этим собачникам сами нужно намордники носить, ну это же полный здец – людей собаками травить…». От этих слов я беззвучно «рассмеялся» невольно показав клыки. «Слушай, пойдём от этой придурошной и от её бешеной суки!» - ну что за люди, они без одежды не могут отличить «мальчика» от «девочки». Вскоре их шаги стихли в отдалении, и только противный запах гадливости и страха напоминал об их недавнем присутствии.

            Можно было бежать дальше, но я продолжал стоять. Казалось все, что совсем недавно произошло в переулке, её не только не трогает, но и происходило где-то очень далеко. Она продолжала так же сидеть и нервно курить. Медленно и неслышно я начал движение, но не успел сделать и пяти шагов – «извини, я совсем невежей стала, спасибо тебе, если можешь, посиди со мной ещё несколько минут, а может, ты есть хочешь? У меня есть конфеты и мясо, я же всё же со своего дня рождения иду» - она потянулась к сумке, и мне начало казаться, что эта «жаба» просто проглотит её маленькую руку. На свет появился пакет.

            - понимаешь у меня сегодня день варенья, первый на моей новой работе, хотя, наверное, и последний, я туда больше не вернусь. Вот все обрезки, что на стол не положишь, девчонки мне в пакет и складывали, ты только не думай, это всё хорошее, просто на банкетный стол не положишь" – она доставала из пакета обрезки балыка и колбасы, а я гадал, что она сделает, бросит или протянет в руке. На просто поднялась, расправила пакет на урне, и получился маленький столик, а сама села на корточки рядом. «Угощайся, и я, наверное, тоже вместе с тобой поем, твоё общество гораздо приятнее чем-то, откуда всё это принесено!» - и она, засунув в рот кусочек балыка, начала рассказ.

            - я совсем не давно работаю в этой фирме, меня подружка по блату устроила. И престижно и платят не плохо, да и мой французский пригодился, да и коллектив мне нравился – все молодые энергичные, короче всё было очень классно. Ну а шеф, это вообще отдельный разговор, такой вежливый, всегда подтянутый в отглаженном костюме не то, что мата, от него повышенного голоса не услышать, не то, что Наша-Маша-Паша, директор школы, где я после института  торчала. А как я к этому дню рождения готовилась, и закупила всего разного и специально платье шила, правда красивое? – Она поднялась, и только тогда я увидел, что она в платье, которое я никогда не видел на людях на улице – «Оно ВЕЧЕРНЕЕ» - она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась больше похожей на гримасу боли, боковой разрез платья был явно больше, чем предполагал его сделать портной. Но только это даже не портило его, это не было отдельно платье и она, а ОНА В ПЛАТЬЕ. Да девушка была очень красива, и даже здесь, в этом неприятном месте, смотрелась очень красиво. – Ну что ты ничего не ешь, я тебя совсем заболтала, ты ешь-ешь, и не обижайся, что я тебе всё это рассказываю, мне просто некому, у мамы сердце больное, а подруги меня ещё и дурой обзовут"- я, немного наклонив голову, аккуратно взял кусочек колбасы, а она продолжила – если честно то шеф мне очень нравился, подружка даже смеялась, что я «втрескалась  него по уши», да может и правда. Всё было очень весело, девчонки приготовили целую программу, и конкурсы и танцы. А я танцевала только с ним. И весело было просто оттого, что весело, а не от количества выпитого, но потом…- она замолчала, как бы переваривая и переживая всё что, произошло – а потом, он, увидев, что из его кабинета вышел его заместитель, довольно громко произнёс «ну что место освободилось можно теперь и нам потрахаться вволю, пошли» - и потянул меня за собой. Я если честно, предложи он это как-то по-другому, или просто тихонько заведи меня в кабинет и начни целовать, с радостью согласилась, но так при всех объявить, что сейчас меня он трахать будет… я остолбенела, и услышала – «ну что ты из себя целку то строишь, да тут всё свои, через кресла моего кабинета ТУТ все молоденькие прошли – он поднял палец и так противно назидательно продолжал – шефа нужно любить, и благодарить его по его желанию и по твоим возможностям и умениям, вот так то дурочка, пошли. Это будет мой персональный подарок на твой день рождения, как говаривали про комуняках – от профкома, от завкома и отменяя лично». А всё стояли и смотрели, девчонки глупо хихикали, и я поняла, что всё сказанное им ПРАВДА. Я плохо помню, как я оттуда убежала, но, судя по его перекошенной морде и руках на паху, и моему порванному платью, я ногой указала ему то место, в которое он должен быть отправиться вместе со своими предложениями" – это её развеселило - да именно так и туда. Ты знаешь в эти «престижные фирмы» по сути, ничем не лучше чем и та пьяная компания, что ты прогнал, только одежда и выпивка подороже, а в остальном…

            Мы дожевали разложенное на пакете, она даже не путалась погладить меня по голове (ну что за дебильная привычка у многих людей). В отдаленье прогремел первый трамвай, она встрепенулась – «ой ведь уже утро, наверно пора домой, ты меня не проводишь?», она захлопнула пасть своей сумки, сделала несколько шагов, разрез был явно великоват, через него было прекрасно видно и её трусики и лифчик – Да уж – порывшись в сумочке и заколов платье булавкой, она осмотрела себя. А я сидел и в очередной раз удивлялся, как чего только они с собой не такают, да еще в таких количествах.

            Мы шли по просыпающемуся городу, она шла, гордо подняв голову, сумка весела на плече, и уже не казалась отвратительной жабой, каблучки мерно стучали по дороге. А я вспоминал сказки моей бабушки-волчицы про то, что есть люди, которые могут обращаться в волков, так хотелось, чтоб это было правдой. – А вот и мой дом, хочешь, заходи сейчас, а можешь придти, когда захочешь, даже если ты никогда не придёшь, я не обижусь, но поверь, буду очень скучать,-  она открыла дверь, и я вошёл…может и права была бабушка…